Глава 11. Общество внедрившее заморозку

Помимо того, что общество, внедрившее заморозку, вполне возможно, оно еще и чрезвычайно желательно, и в любом случае, почти неизбежно. Это можно показать, осветив более ясно и под несколько другим углом некоторые аспекты, указанные ранее.

Неизбежность программы заморозки
Легко понять, что крупномасштабная программа заморозки должна рано или поздно непременно появиться, неважно, будут ли все разделять мой уровень оптимизма, и окажут ли какой-нибудь эффект мои собственные усилия.

Как мы уже отмечали, переход к использованию приостановки жизнедеятельности человека путем заморозки живым, без серьезных повреждений от заморозки, так, что пациент может быть нагрет и возвращен к жизни в любой момент, по общему мнению, вполне реален. Насколько мне известно, нет ни одного эксперта, который бы сомневался, что это произойдет, хотя насчет того, когда, есть самые разные мнения. Называются сроки от пяти лет и выше; мне кажется, большинство сходится в том, что успех может быть достигнут еще при жизни большинства живущих сейчас.

Как только приостановка жизнедеятельности станет осуществимой, пациенты с неизлечимыми заболеваниями, безусловно, будут заморожены живыми, чтобы дождаться времени, когда метод лечения будет найден. Вряд ли можно сомневаться, что после этого программа заморозки начнет набирать обороты.

Утверждение о том, что медицина откроет способы хотя бы умеренного продления жизни, также не оспаривается ни экспертами, ни непрофессионалами. Маловероятно, что этот способ примет форму инъекции лекарства, хотя это возможно, и указания на это время от времени появляются. К примеру, доктор Генри Раскин, ветеринар из Royal Oak, Мичиган, в экспериментах на собаках применял препарат GH-3, разработанный в Румынии; достигнутый результат в виде очевидного омоложения пожилых собак оценивается в диапазоне от значительного до невероятного. (17) Скорее всего, способы комплексного лечения будут открыты только в ходе достаточно долгих исследований, но оптимизма достаточно. Доктор Джозеф В. Стил, из университета Джорджа Вашингтона, писал: «Старение может оказаться не более фатальным или неизбежным, чем оспа, полиомиелит, пневмония или туберкулез». (111)

Теперь представьте себе положение старого человека с ухудшающимся здоровьем в конце этого века, а может быть и раньше. Остановка жизнедеятельности уже будет доступна; значительное увеличение продолжительности жизни для уже постаревших может быть еще не на подходе, но результаты исследований будут многообещающими; технология будет развиваться, а богатство увеличиваться семимильными шагами. Очевидно, соблазн лечь в холодный сон на несколько десятилетий или столько, сколько потребуется прогрессу, будет велик. Этот человек и его жена могут надеяться, проснувшись, получить, по крайней мере, еще несколько десятков лет жизни в более развитом мире; к тому же, сложные проценты улучшат их финансовое положение. Почему не проспать кажущийся миг, чтобы пробудиться перед началом долгого и яркого дня? Кто откажется обменять несколько лет угасания сейчас на больший срок более активной и стоящей жизни в будущем?

Многие, возможно, откажутся, но, очевидно, что многие согласятся. Кто-то сделает этот выбор, другие последуют за ним, и, наконец, такой выбор станет обычным, если не всеобщим. Случится ли это рано, или это случится поздно, будет ли целью «бессмертие» или нечто более скромное, полномасштабная программа заморозки, безусловно, возникнет как величественное и непреодолимое движение.

Нет поколению мучеников

Поскольку программа заморозки будет реализована в любом случае, и поскольку замороженные смогут разделить бессмертие со своими потомками, логическое обоснование любых возражений исчезает, даже если оно вообще когда-то было. И само бессмертие, и предварительная программа заморозки принесут новые тяжелые проблемы или обострят старые, но этих проблем нельзя избежать, а можно лишь решить их.

Если каким-то необъяснимым образом возникнет решительное и согласованное сопротивление ранней программе заморозки, самое большее, чего его участникам удастся добиться, это лишить бессмертия наше собственное поколение. Ничего более глупого, чем эта бесплодная попытка, нельзя себе представить.

Неважно, как первоначально обосновывается негативная реакция на идею заморозки; как правило, причина одна — страх. Сама идея выбивает людей из колеи, нервирует их; нарушает установленный порядок, ставит вопросы и требует решений. Для многих людей, особенно сломленных перенесенными бедствиями, ничто так ни ценно, как «безопасность» заведенного порядка и известный конец; в печально известных лагерях смерти в нацистской Германии заключенные часто отказывались рисковать при побеге, предпочитая неизбежную смерть усилиям по ее предотвращению.

Мнимые причины возражений часто включают в себя показной альтруизм: «Мы не должны обременять собой следующие поколения», «Будущему мы не нужны; я не захотел бы жить, если бы не мог приносить пользу», «Деньги, которые будут потрачены на заморозку, стоило бы направить на борьбу с раком или исследования по продлению жизни», «Я бы предпочел добавить год к жизни больного раком, чем сотни лет к своей жизни». (Последние два аргумента, конечно, non sequiturs[1])

Такие самопровозглашенные альтруисты, готовые пожертвовать нашим поколением, не знают ничего ни об обществе, ни о себе.

Хотя интеллектуально мы наследники древних греков, наше моральное наследство, скорее, иудо-христианское, и в этой традиции мы детей не оставляем в горах, не бросаем на съедение волкам и не прогоняем стариков умирать в одиночестве. Мы готовы рискнуть дивизией ради спасения батальона; мы тащим раненых на себе. Мы признаем обязательства по отношению как к выше стоящим, так и ниже стоящим, обязательства государства по отношению к человеку и наоборот.

По правде говоря, поклонение Государству, или Расе, или Обществу, или Потомству — это лишь запутанный и бесполезный признак тоталитарной идеологии; это ни что иное, как фанатизм. В некотором смысле, не существует государства как такового, не существует потомства как такового; есть лишь отдельные люди, и живые заслуживают не меньшего внимания, чем еще не рожденные. Когда человек, который никогда не даст лишних ста долларов, чтобы спасти реального голодающего жителя Индии, утверждает, что он готов пожертвовать своей жизнью, чтобы только облегчить жизнь гипотетического потомка, он просто ставит себя в глупое положение.

В любом случае, решение проблемы «бремени», конечно же, очень простое: будем практиковать трудолюбие и бережливость, так что средства, потраченные на заморозку, будут результатом либо дополнительной работы, либо экономии средств, отвлеченных от безделушек. Мы можем оплатить свой билет, и нам нет нужды попрошайничать. Наше имущество, а также инвестиции управляемых менеджерами трастовых фондов внесут свой совместный вклад в экономику будущего и обеспечат нам контроль над средствами производства. Хотя на нас и будет лежать моральный долг перед будущим, на будущем будет лежать не только моральный, но и юридический долг перед нами.

Что же до нашей «полезности» в будущем, то уже говорилось, что после оживления и омоложения мы будем такими же обучаемыми и приспосабливаемыми, как и все остальные, молодые или старые.

После примерно сорока тысяч лет странствий по пустыне человеческая раса пришла на берега Иордана. Переправа будет нелегкой, так же как и жизнь в Земле Обетованной. Но разбивать лагерь на этом берегу на целое поколение будет напрасной тратой времени.

Почти очевидно, что большинство из нас либо поймет это, либо вначале будет сомневаться. Сперва немногие, а потом все больше и больше людей выберут заморозку, и скоро лишь редкие чудаки будут настаивать на своем праве гнить. Большинство не рискнет оставаться позади. Поколения мучеников не будет.

Взгляд на перспективу как панацею
Стоит еще раз повторить, подчеркнуть и уточнить, что программа заморозки постепенно приведет к поразительным переменам в человеческих отношениях.

Не так давно Сидней Дж. Харрис, корреспондент печатного агентства, подметил эффект, который оказывает на людей понимание того, что мы живем только один раз. «„Я не пройду больше этой дорогой.“ Тогда какое значение имеет то, что я делаю? Что мешает разорять поля, вырубать леса, замусоривать дороги, отравлять реки, топтать цветы и относиться к людям как к средствам для достижения своих целей?» (39)

Хотя Харрис говорил несколько о другом, очевидно, что человек, планирующий оставаться в этом мире сотни лет или даже тысячелетия, будет склонен вести себя иначе, чем тот, кто ожидает прожить лишь несколько десятилетий. В перспективе поля, леса, дороги, реки и цветы мои; я не могу напрасно тратить эти ресурсы, потому что они понадобятся мне в будущем. Я не могу обмануть или обидеть незнакомца, я не могу пренебречь его правами и чувствами, потому что больше нет незнакомцев, но лишь соседи, которым я должен буду спокойно смотреть в глаза снова и снова.

В последнее время стало модно утверждать, что «сложные проблемы не имеют простых решений»; это любимое оправдание некомпетентных политиков. Тем не менее, простое использование мыла и воды служит широким подспорьем в решении сложной проблемы профилактики заболеваний, а простая практика формальной вежливости творит чудеса в улучшении человеческих отношений. Точно так же, я уверен, программа заморозки окажется поистине панацеей, особенно, в международных отношениях, не потому, что сама по себе решит все проблемы, а потому, что даст время для их решения.

Имея впереди неограниченный срок для того, чтобы восстановить равновесие, любой будет готов терпеливо, если не радостно, смириться с временными тяготами и неудобствами и доброжелательно договариваться. Нам всем предстоит долго путешествовать вместе. Когда искушение действовать необдуманно будет велико, надо просто сказать себе: «Это еще не конец. Это еще не конец. Это еще не конец».

Будут исключены любые отчаянные меры, в то числе атомная война. Безрассудны обычно те, кому нечего терять, а таких больше не будет. Каждый теперь будет обладателем бесценного сокровища — блестящего реального будущего по ту сторону морозильной камеры. Бог в помощь Мао Цзэдуну, если он попытается заставить своих людей отвернуться от этого сокровища, завернуться в рваные красные флаги и лечь в заплесневелые могилы.

Время здравомыслия

Человеческая жизнь всегда в значительной степени основывалась на фанатической лжи и самообмане, что стало следствием бесконечных усилий разрешить неразрешимое, примирить непримиримое и объяснить необъяснимое. Большинство из нас предпочитает притворство разочарованию. Но отныне можно будет стать здравомыслящим, по крайней мере, частично.

В прошлом мы сохраняли верность идеям, обычно глупым идеям вроде божественного права королей в позднесредневековой Европе, а часто отвратительным идеям вроде кровавых жертвоприношений ацтеков. Но в будущем мы будем хранить верность людям — не нематериальным абстракциям, а конкретным людям; это и есть путь к здравомыслию.

Конечно, в каком-то смысле верным можно быть лишь по отношению к своим собственным мыслям, а все другие люди, в некотором роде, лишь наши мысли. Также верно то, что двоемыслие и определенные компромиссы с честностью сохранят некоторую ценность. И все же изменение преобладающей точки зрения будет абсолютно реальным и очень важным.

Мы привыкли думать о людях как недолговечных созданиях, а об идеях, особенно «фундаментальных», как о чем-то вечном. Но теперь каждый человек будет существовать всегда, в то время как идеи будут появляться и исчезать, и результаты такого изменения будут благотворными.

Вернемся к ужасному злодею Мао Цзэдуну. Захочет ли он рискнуть тысячелетиями сказочной жизни (включая личное состояние, превышающее совокупное богатство всего сегодняшнего мира) ради мешка с изъеденными молью лозунгами и захудалой империи? Вечность или значительная ее часть принадлежит не марксизму-ленинизму, и не любой другой мимолетней фантазии Мао, но самому Мао и его родственникам и друзьям, включая Вас и меня. Как только он это поймет, он не рискнет воевать. Если же он не поймет, те, кто поймут, сместят его.

Дураки, безумцы и герои

Даже после длительных размышлений некоторым из нас придется преодолеть предубеждение, что добиваться личного бессмертия почему-то постыдно, что общество, использующее заморозку, почему-то неприятно и может лишить нас мужественности. До некоторой степени причина такого предубеждения в том, что храбрость перед лицом смерти всегда считалась добродетелью, что абстрактные идеалы превозносились выше «эгоистичных» и что логика как будто уравнивает бессмертие и робость. Хотя ошибочность подобных взглядов уже была показана, еще одно или два замечания будут здесь уместны.

Бессмертие не является самоцелью, и мы стремимся к нему не в панике, потеряв голову. Это возможность для роста и развития, недоступная в противном случае, и она согласуется с нашими нынешними возвышенными ценностями.

Перспектива бессмертия сильно повлияет на наши жизни, и, в некотором роде, будет определять их, но ни в коем случае не исключит других факторов. Мы остаемся продуктами нашей среды обитания. Лично я, например, не один раз был на волосок от смерти, и снова рискну жизнью без колебаний, например, в случае опасности для моей семьи или страны.

Мы должны всегда помнить о разнице между логическим и психологическим подходом. Уже отмечалось, что в далекой перспективе будут исключены любые безрассудные действия; однако, некоторые безумства или необоримые побуждения останутся. С другой стороны, героизм никуда не денется, но не только потому, что мы специально натренированы для этого, но и потому, что субъективная ценность бессмертия, хотя и огромна, не сможет достичь его истинной ценности. Это хорошо видно на примере христиан: по логике, никакое искушение не стоит вечного горения в адском огне, но из-за психологических вывертов бесчисленные миллионы готовы быть проклятыми из-за пустяка.

Более того, размышления о сущности личности могут убедить некоторых в том, что не стоит беспокоиться о прекращении ее существования.

Наконец, неизменно действующий процесс естественного отбора обеспечит постоянный приток героев. Без достаточной доли склонных к риску людей общество едва ли будет жизнеспособным, не говоря уже о том, чтобы быть конкурентоспособным.

Эти соображения переплетаются также с ошибочными предположениями, что программа заморозки может быть использована как инструмент евгенического отбора.

Заблуждение «заморозьте только лучших»

Иногда можно услышать наивное категорическое утверждение: «Может быть, мы и должны спасти Черчилля, но почему мы должны спасать Ивана Ивановича Сидорова?»

Ответ прост и состоит из четырех частей.

1. После того, как лекари будущего переработают Ивана Ивановича (но не обязательно сразу же после оживления), он будет почти такой же замечательный и почти столь же полезный, как и сэр Уинстон. Он больше не будет в плену своей генетической наследственности.

2. Если мы будем рассуждать на основе причитающегося вознаграждения, возможно, Иван Иванович заслуживает даже большего внимания, поскольку Винни[2] уже съел целый бушель леденцов. Мы должны компенсировать Ивану Ивановичу те карты, что сдали ему в первый раз.

3. Расслоение общества возмущает людей в низших слоях. Даже такие незначительные различия, как между хозяином и рабом или между комиссаром и рабочим, люди терпят неохотно, если вообще терпят. Шансы на то, что массы молча снесут возникновение глубокой пропасти между смертными и бессмертными, равны нулю. У элиты есть довольно простой выбор: поделиться бессмертием или быть разорванными на части.

4. Выгоды для общества в целом от взгляда на далекую перспективу будут зависеть от того, все ли разделяют этот взгляд. Золотое правило должно действовать независимо от класса или касты.

Короче говоря, программа заморозки должна охватить нас всех, за исключением меньшинства, которое добровольно откажется от нее. Неизбежны первоначальные трудности, но они должны быть минимальными, если мы не хотим, чтобы мировой порядок развалился на части.

Поговорка гласит, что если бы богачи могли нанимать людей, чтобы те умирали за богатых, бедняки бы неплохо жили. Но наши бедняки недостаточно покорны, чтобы согласиться на такую «жизнь»; они не станут строить морозильные камеры для богачей, а сами ложиться в сырую землю. Следовательно, не может быть большой задержки между первыми частными программами заморозки и массовыми общественными программами.

1964 — начало эпохи заморозки?

В известной степени, эпоха заморозки уже началась, поскольку сознательная, целенаправленная деятельность в этом направлении уже ведется. К концу 1963 г. уже существует, по меньшей мере, три организации, нацеленные на продвижение программы заморозки, две из которых юридически зарегистрированы. Можно ожидать, что скоро появятся новые.

Программа заморозки уже стала одним из пунктов политической платформы кандидата на выборах в Конгресс; отличием этого кандидата стала возможность пообещать своим избирателям больше любого другого политика в истории.

Стихийная готовность людей, оцениваемая мною по содержанию бесед и переписки, несомненна и, что странно, она почти не связана со статусом или образованием; некоторые малообразованные люди позитивно настроены, хотя и по ошибочным причинам, а некоторые ученые выступают против программы, но уже по эмоциональным причинам. (Есть горький юмор в том затруднительном положении, в котором оказывается любой криобиолог, не одобряющий программу; бедняги должны расписаться в своей будущей несостоятельности!)

Первый человек может быть заморожен уже в 1964 г., то есть, через несколько месяцев после публикации этой книги.[3] (Возможно, что некоторые состоятельные люди уже были скрытно заморожены!) После этого события будут развиваться быстрее, и наши медицинские, финансовые и политические лидеры могут оказаться в положении Робеспьера во время французской революции. Говорят, Робеспьер отдыхал в кафе с другом, когда ревущая толпа стремительно пронеслась мимо. Робеспьер вскочил и бросился к двери. Друг окликнул его: «В чем дело? Куда они идут?» Робеспьер бросил в ответ: «Я не знаю, куда они идут, но я должен быть впереди. Я их вождь!»

Надо надеяться, что сторонники заморозки не разделят менее привлекательные черты революционной толпы, но они будут столь же решительны. Все-таки, наградой будет Жизнь, и не просто продление известной нам жизни, но более широкая и глубокая расцветающая жизнь, более величественная и восхитительная жизнь, разворачивающаяся в формах, красках и ощущениях, которые мы пока можем лишь смутно себе представить. Огромное число американцев и европейцев скоро не просто осознают, но почувствуют всю громадность и грандиозность этой награды и поймут, что любые другие награды, как и все предыдущие цели второстепенны. Их требованиями не удастся долго пренебрегать.

Эти требования, предъявляемые, в частности, к врачам, биологам, сотрудникам похоронного бюро, страховщикам, банкирам, законодателям и юристам, можно разделить на два вида.

Во-первых, потребуется обеспечить доступность установленных и регулярно обновляемых процедур для заморозки умирающих с использованием современных средств, чтобы было сделано все возможное.

Во-вторых, потребуется обеспечить солидную научную и финансовую поддержку для ускорения исследований в области безвредных методов заморозки и полного набора вспомогательных методов.

В 1964 г., вероятно, еще не будет почти никакой организованной помощи или стандартных процедур, и отважные люди должны будут взять дело в свои руки. И тогда, впервые в мировой истории, можно будет сказать не «прощай», а «до свидания».

[1] Non sequitur  — нелогичное заключение, лат.

[2] Винни  — уменьшительное от Уинстон.

[3] Первый человек был заморожен в 1967 году.